И оживут слова. Часть II - Наталья Способина

— Не быть тебе охотником.

— Как ты узнал, что это я? — спросила я, осторожно переступая через торчащий из земли корень — нам в отряде и одной Златы, подвернувшей ногу, достаточно.

Альгидрас отбросил траву в сторону, еще раз сполоснул руки, поднес их к лицу и, понюхав, остался доволен результатом. Затем он встал, стряхивая воду с рук.

— По шагам, — спокойно ответил он.

— Я хожу как-то по-особенному?

— Очень-очень громко, — усмехнулся Альгидрас.

Я улыбнулась в ответ, но тут же вспомнила, сколько волнений я пережила за эту неделю:

— Куда ты уезжал?

— Нам нельзя долго одним быть, — тут же откликнулся Альгидрас.

Я горько усмехнулась, понимая, что ничего не изменилось. Я могу сколько угодно изводить себя беспокойством о нем, бессонными ночами и глупыми мечтами — для него это ничего не значит. Ему просто плевать. Он готов тратить на меня свое время, только когда ему нужны ответы или взгляд со стороны. Мои же вопросы так и будут натыкаться на отговорки. Меня захлестнуло жгучей обидой. О чем я тут недавно грезила? Что у меня есть Альгидрас, я могу быть с ним самой собой, он мне поможет?.. Легковерная дура! Никого и ничего у меня здесь нет, кроме нелепой и ненужной влюбленности в человека, которому на меня откровенно плевать.

— Сейчас не время об этом говорить. Правда, — надо же, в его голосе даже появились виноватые нотки. Да по такому актеру все подмостки мира просто рыдают!

— Ненавижу тебя! — выдохнула я, вкладывая в это слово все, что передумала о нем за неделю. — Я неделю сходила с ума от беспокойства за тебя. Добронега сказала, что ты уехал один! Здесь война идет. Квары эти ваши проклятые лезут раз за разом…

— Я же уже гово… — начал было Альгидрас.

— Да плевать мне на то, что ты там говорил! Эта твоя дурацкая святыня не просто чувства мне навеивает. Не знаю, как это для тебя, а я беспокоюсь! Я…

Я резко отвернулась, лишь бы не видеть его лицо. Потому что в том, как расширились его глаза, как он открыл рот, чтобы возразить, но так ничего и не сказал, как нервно потянул завязку плаща — во всем этом мое глупое сердце умудрилось увидеть взволнованность, неравнодушие, любовь до гроба и прочую чушь. И я дико ненавидела себя в эту минуту за слабость. Гораздо больше, чем его за этот растерянный вид. К тому же мое лицо горело, и я понимала, что близка к тому, чтобы позорно разрыдаться от бессилия.

— Послушай, — раздалось за моей спиной.

Я усмехнулась, осознав, что он даже имени моего не знает. И ни разу не попытался узнать за это время. Равнодушная гадина!

Я резко развернулась и показала флягу:

— Злата хотела воды!

Он протянул руку, и я вложила в нее флягу. На миг мои пальцы коснулись его холодной мокрой ладони, и я невольно вздрогнула. Альгидрас не мог этого не заметить, однако сделал вид, что ничего не произошло. Он молча набрал воду во флягу, плотно закрыл ее пробкой и передал мне. Я сжала обеими руками холодную флягу и подняла на него взгляд. Вид у Альгидраса и вправду был виноватый, вот только я ему больше не верила. Осталось лишь добиться того, чтобы я начала его спокойно воспринимать. Ну, это тоже поправимо. В конце концов, я еду к Миролюбу.

— Знаешь, я, кажется, нашла способ справиться с чарами твоей святыни, — бодро произнесла я.

— Какой? — осторожно спросил Альгидрас, продолжая смотреть мне в глаза, что меня дико раздражало.

— Я выйду замуж за Миролюба и уеду в Каменицу, — улыбнулась я, хотя внутри все сжалось от одной этой мысли.

— Что? — переспросил Альгидрас, будто не понял, что я сказала.

— Ты слышал, — откликнулась я.

Альгидрас помотал головой, точно пытаясь прояснить мысли, и уточнил:

— А чем это поможет?

И вот тут я чуть не взвыла, потому что либо это были новые грани его жестокости, либо непроходимая тупость. Я даже не знала, к какому варианту склоняться.

— Поможет забыть о тебе раз и навсегда, — улыбнулась я, чувствуя, что еще пара его реплик, и я уже не смогу сдержать слез.

Он, вероятно, это почувствовал, потому что шагнул ко мне и попытался взять за плечи, но я вывернулась и бросилась прочь от ручья. Тут же зацепилась за злосчастный корень и едва не пропахала носом землю. Альгидрас схватил меня и с силой прижал спиной к своей груди.

— Успокойся. Слышишь? Мы не одни здесь. Нельзя. Если кто что подумает, беда будет.

— Отпусти!

— Ты сперва успокойся.

— Отпусти! — прошипела я.

Он ослабил хватку, однако не выпустил. Я не стала вырываться, потому что поняла всю тщетность этой затеи. Вместо этого пригладила волосы, поправила душегрею:

— Мне умыться нужно! — подала я голос, потому что чувствовала, что мое лицо просто пылает.

Как я в таком виде покажусь на поляне? Ожидала, что он меня выпустит, однако он убрал лишь одну руку, повозился за моей спиной и протянул мне открытую флягу, которая до того болталась на его поясе. Я плеснула на руку, умылась, утерлась рукавом и не оборачиваясь вернула флягу.

— Пусти!

На этот раз он отпустил меня без разговоров. Я успела подняться на пригорок, когда мне в спину прозвучало:

— Это не поможет. Свадьба с княжичем. Только хуже будет. Не делай так.

— Тебе-то что? — оглянулась я.

— Я волнуюсь о тебе. Свадьбой ты хуже сделаешь!

— Пф! Волнуйся о ком-нибудь другом. Вот найди себе женщину и волнуйся. А меня оставь в покое.

— Женщина тоже не поможет. Отвлечет разве что.

— Отвлечет, говоришь? — злость вперемешку с ревностью полыхнула во мне с новой силой.

— Я не… Я не о том… — зачастил Альгидрас. — Я хотел сказать…

— Иди! Отвлекайся!

С этими словами я направилась к поляне, по пути приметив цветок, который недавно засунул мне за ухо Горислав. Я со злостью лупанула по ветке кустарника, сбив цветок на землю. «Отвлечет это его! Подлец!»

По лицу больно хлестнула ветка, но я даже не обратила на это внимания.

Злата обрадовалась ледяной воде так, будто я принесла ей жареных рябчиков в ананасах. Добронега же встретила меня пытливым взглядом. Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что по моему виду можно нафантазировать что угодно: щеки до сих пор пылали, а дыхание все никак не желало выравниваться. О том, что мое сердце колотилось так, что наверняка было слышно на всей поляне, я предпочитала не думать.

— Присядь-ка, дочка, — подвинулась Добронега, похлопав по бревну рядом с собой.

— Я уже насиделась, — напряженно ответила я и осталась стоять, игнорируя взгляд матери Радима. Я понимала, что рано или поздно нам придется обсудить мое сегодняшнее поведение, но малодушно надеялась, что она не станет воспитывать меня при воинах.